Андрей Крайний: С одним кораблем на рыбалку не ходят

Вот уже три года рыбная отрасль России демонстрирует устойчивый рост.

Вот уже три года рыбная отрасль России демонстрирует устойчивый рост. А когда несколько месяцев назад началась работа над проектом Федерального закона «О любительском рыболовстве», ведомство Андрея Крайнего стало одним из наиболее часто упоминаемых в СМИ госорганов. О новом законопроекте и об общей ситуации в отрасли глава Федерального агентства по рыболовству рассказал обозревателю журнала «Однако» Дмитрию Бжезинскому.

Андрей Анатольевич, в сентябре завершилось общественное обсуждение правительственного проекта Федерального закона «О любительском рыболовстве». Учитывая, что это первый опыт столь масштабной дискуссии, как вы оцениваете ее эффективность?

— В целом положительно. Впервые в постсоветской истории появился законопроект, который был подготовлен по итогам действительно всенародного обсуждения (в нем приняли участие более пяти тысяч человек). В ходе дебатов были высказаны ценные пожелания, полезные советы, и стало ясно, что люди болеют душой за состояние наших рек, озер, рыбных запасов. В результате документ был доработан и даже концептуально переработан. Например, в первоначальном варианте закона не было понятия так называемой фишкарты, или единой федеральной карты рыболова. Также в нынешней редакции прописано, что рыбопромысловые участки могут создаваться только на искусственно образованных водоемах либо на водоемах, которые не имеют рыбохозяйственного значения, то есть на озерах или русловых прудах, требующих искусственного зарыбления. Например, в Тюменской области множество озер, но бездорожье, нет крупных населенных пунктов. Кто туда поедет на рыбалку? А у государства руки не доходят до этих водоемов. И если мы отдаем такое «убитое» озеро в аренду частному бизнесу, который чистит и зарыбляет водоем, то почему бы не организовать там платную рыбалку.

В России насчитывается более 600 видов водных биоресурсов. Что касается вылова рыбы ценных и особо ценных пород, в законопроекте приведен исчерпывающий список из 11 наименований (три вида крабов, дикая атлантическая семга и пр.), ловля которых будет платной. Для этого будут создаваться платные участки или перезаключаться существующие договоры. Но в основном рыбалка на этих территориях будет осуществляться по спортивному принципу — «поймал — отпусти». Участники обсуждения с нами согласились. Ведь если допустить свободное, ничем не ограниченное рыболовство той же атлантической семги (на Кольском полуострове), то через два года рыбы не останется вообще. Сегодня у нас нет никаких норм вылова. Можно прийти на речку и поймать 200—300—500 килограммов рыбы. Такой объем превышает все разумные пределы личного потребления. Рыбаки согласились, что нужно вводить суточные нормы вылова. Кстати, в СССР эта норма ограничивалась пятью килограммами.

Деньги есть — забрать нельзя

Не все рыболовы отнеслись к новому закону однозначно положительно. Есть и несогласные. Многие рыбаки негодуют, что рыбалку придется оплачивать — покупать фиш-карту. Тем более что не всем понятно, по какому принципу будет определяться и выделяться территория под платный и бесплатный лов...

— До принятия закона объявлен бессрочный мораторий на проведение новых конкурсов на выделение участков под организацию спортивно-любительского рыболовства. С принятием закона договоры на рыбопромысловые участки не будут переподписываться автоматически. Рыбаки негодовали по поводу рыбопромысловых участков именно в местах популярной рыбалки. Платных территорий на Волге, Дону, Каме и сотнях других российских рек и озер вообще не будет. В границах муниципальных образований (в том числе и в больших городах), на примыкающих водных объектах, люди, проживающие в этом населенном пункте, будут ловить рыбу свободно и бесплатно. Если вы перемещаетесь из региона в регион, например, приезжаете на рыбалку из Москвы в Астрахань, то тогда, по замыслу разработчиков, возникает необходимость приобретения фиш-карты. Причем организаторы универсальной электронной карты России готовы интегрировать в единый документ и карту рыболова. Таким образом, никаких проблем с выдачей карты рыболова, ее оплатой, а также с контролем со стороны рыбоохраны вообще не будет. Если, конечно, законодатели примут это положение.

Напомню, что в первоначальном варианте законопроекта, который по поручению правительства был выставлен для общественного обсуждения на сайте Фонда «Общественное мнение», было заявлено, что любительская рыбалка везде бесплатная. Однако это не означает, что она бесплатна в принципе. Сегодня за нее платит государство. Деньги налогоплательщиков идут на воспроизводство, которым занимаются специальные предприятия, на мелиорацию, на рыбоохрану, на научный мониторинг. Участники дискуссии резонно ставят вопрос: почему мы должны оплачивать рыбацкое хобби? Почему, например, те же охотники не требуют денег из бюджета? По экспертным оценкам, в России насчитывается 20—25 млн рыбаков. Для большинства категорий граждан рыбалка остается свободной и бесплатной. Речь идет только о «любителях-профессионалах», которые ездят в поисках интересной рыбалки по всей стране (на Таймыр, в Хабаровский край, в Астрахань, сплавляются по магаданским рекам и так далее).

Экспертное сообщество разделилось в своих предложениях по годовой стоимости карты. Цифры варьируются от 365 до 500 рублей. На мой взгляд, 365 — удобная и совершенно не обременительная сумма для ежедневной рыбалки в течение года. Рубль в день. Эти средства могут аккумулироваться во внебюджетном фонде охраны водных биоресурсов и расходоваться лишь по трем направлениям: на воспроизводство (выпуск молоди в водоемы), на рыбохозяйственную мелиорацию (углубление водоемов, кошение камыша и так далее) и научный мониторинг (оценка запасов и исследования пресноводных водоемов). Деньги, которые сейчас тратятся из бюджета на эти цели, недостаточны и нуждаются в кратном увеличении. Популяции рыб подорваны. К сожалению, мы движемся к тому, что вообще никакой рыбалки не будет — ни платной, ни бесплатной. Просто рыбы не останется.

То есть вы пока что делите шкуру неубитого медведя? И каков размер этой «шкуры»?

— Думаю, итоговые цифры будут небольшими. Однако поступления от рыбаков-любителей не основной источник пополнения фонда охраны водных биоресурсов. Все-таки определяющими станут компенсационные деньги — средства, которые платят компании, занимающиеся, например, добычей углеводородов за так называемый непредотвратимый ущерб.

С одной стороны, нельзя встать на пути прогресса и запретить, например, бурение скважин и вернуться к бортничеству и рыболовству. С другой стороны, в результате промышленной деятельности, природе наносится ущерб, в том числе и состоянию рыбных запасов. Для того чтобы его минимизировать, надо выпустить определенное количество молоди рыб, обитающих в этом регионе. И у всех компаний (Росатом, Роснефть, ExxonMobil и пр.) в бюджеты заложены расходы на эти цели, поскольку они согласовывают с нами свои проекты. Однако такой статьи доходов в бюджетном кодексе сегодня нет. Значит, бюджет не может принять эти деньги. Мы также не можем этого сделать из-за отсутствия необходимой нормативной базы. Если бы эти средства аккумулировались в упомянутом фонде, это были бы куда более значительные суммы, чем деньги, собираемые с рыбаков. Я думаю, что соотношение составляло бы до 95 на 5%.

Компании готовы платить деньги?

— Да. Например, Росатом строит ростовскую атомную станцию. Для компенсации природного ущерба они должны возвести специальный завод, который будет выпускать шемаю, стерлядь и рыбца в водоемы Азово-Черноморского бассейна. И в течение шести лет эти средства пылятся у них в бюджете, потому что мы не можем решить проблему с приемом этих денег. Правда, по этому конкретному случаю нам удалось разрешить ситуацию — Росатом будет выступать и в качестве заказчика строительства, и в качестве подрядчика. В большинстве же случаев компании справедливо отмечают, что они не являются специалистами в области строительства заводов по рыборазведению, но готовы предоставить для этого значительные деньги (500 лн — 2 млрд рублей). Надеюсь, что с принятием закона нам удастся урегулировать этот вопрос.

Кесарю — кесарево

Еще один спорный момент — борьба с браконьерством. Рыбаки, мягко говоря, недовольны сложившейся сегодня ситуацией.

— Кто может быть доволен, глядя на разнузданное браконьерство. Мы за то, чтобы усиливать органы рыбоохраны. Рассчитываю, что к концу года нам удастся удвоить штат сотрудников рыбоохраны. Напомню, что в 2004 году у нас забрали эту функцию и передали ее в Россельхознадзор. Когда стало понятно, что допущена управленческая ошибка, нам начали постепенно возвращать полномочия. Но в Россельхознадзоре сейчас еще остаются 2843 человека. Также было дано поручение усилить и обновить материально-техническую базу для органов рыбоохраны. На следующий год Минфин выделяет на эти цели 217 млн рублей. В первом квартале 2012 года мы попросим по возможности расширить этот бюджет, потому что ни 200, ни 300 млн рублей ситуацию не изменят, хотя и позволяют начать модернизацию.

Не кажется ли вам, что многие претензии рыбаков можно было бы снять, просто добавив к целям, на которые будут расходоваться собираемые с них средства, еще одну — борьбу с браконьерством?

— Подобные предложения звучали. Но я категорически против такой практики. Человек, который приходит вас проверять, не должен зависеть от вас материально. Поэтому выплачивать инспекторам зарплату или приобретать для них лодки, пользуясь средствами внебюджетного фонда, будет означать нецелевое расходование средств. Даже муниципальную милицию «забрали» на федеральный уровень, и охрана должна остаться на государственном уровне. Мы же столкнулись с подобной проблемой, когда отдали в аренду лесные участки. В договорах было четко прописано, что арендатор отвечает в том числе и за противопожарную безопасность. Когда в прошлом году загорелось, никого не нашли.

Кстати, в нынешнем законе сказано, что перечень рыбопромысловых участков создает субъект РФ, а мы этот перечень только утверждаем, не имея при этом права вето. Например, в Татарстане всю Казань перегородили рыбопромысловыми участками. В результате люди потеряли возможность выходить в те места, на которых они рыбачили десятилетиями. При этом зачастую конкурсы выигрывают (разумеется, «случайно») родственники городских чиновников. Кроме того, несколько крупных водоемов лежат в пределах двух и более субъектов страны (Волга, например, вообще в 14). Поэтому контроль и надзор надо оставлять за федералами.

Норвежцы удивились

Как вы оцениваете состояние рыбной отрасли и соответствует ли оно спросу на рыбную продукцию со стороны населения?

— Последние три года отрасль развивается очень динамично: сокращается число убыточных предприятий, увеличиваются объемы вылова — мы растем на 4—5% в год. Если в 2006 году было выловлено 3,2 млн тонн, то в 2010-м уже 4,2 млн тонн — это очень серьезный прирост. Сегодня мы идем с превышением прошлогоднего графика (абсолютно рекордного за последние 20 лет). И я думаю, к концу года выйдем на плюс 6% к 2010 году. Если говорить о росте ВВП, то наши показатели много больше всех остальных отраслей экономики. По данным Росстата, за первое полугодие был зафиксирован рост порядка 15%. Снижается импорт рыбы. По данным Федеральной таможенной службы, по разным позициям порядка 20% в минус. На этом фоне растет экспорт, за счет чего большое число предприятий сегодня выкарабкивается из долговой ямы, в которой они в силу ряда причин оказались. Разумеется, растет и поставка рыбной продукции на прилавки российских магазинов. Когда в конце 2008 — начале 2009 года прошла мягкая (сдерживаемая Центробанком) девальвация рубля и подорожал импорт, рыбная отрасль совершенно спокойно заместила его выпадающие объемы увеличением собственных поставок. Правда, мы с Росстатом спорим о методике оценки, потому не очень понятно, как можно называть цифры по объемам потребления рыбной продукции, при этом вообще не учитывая рыбные консервы. Если я съел банку шпрот, разве я не потребляю рыбу? Мы считаем по-другому. Знаем объемы вылова, знаем импорт и экспорт. Баланс показывает, что сегодня потребление рыбы составляет порядка 20—22 килограммов на человека в год. При этом еще в 2007 году этот показатель не превышал 12,6 килограмма. То есть во время кризиса потребление выросло на 30%.

На рынке действительно стало больше рыбы, причем на любой кошелек. Мы попросили коллег из X5 предоставить нам данные по рыбной продукции в общем объеме их продаж. Выяснилось, что в 2007 году рыба составляла 0,5% от объема продаж. Сегодня — уже 4%. При этом сети не очень хотят работать с дешевой рыбой — маржа одна и та же, одинаковые трудозатраты, а итог… Выгоднее торговать норвежской семгой, чем полярной тресочкой (сайкой). Вот две недели назад в Мурманск пришел теплоход «Лазурный», привез сайку. Оптовая цена — 11,5 рубля за килограмм. Но торговля этой рыбой не интересуется, равно как и мойвой.

Спрос нужно поддерживать, подогревать. И мы предпринимаем различные меры по популяризации рыбной продукции: проводим различные фестивали, размещаем рекламные плакаты и так далее. Эта деятельность для нас «факультативная». Но мы прекрасно понимаем, что поймать рыбу — полдела. Если мы не хотим, чтобы все больше и больше рыбы уходило на экспорт, не хотим отдавать внутренний рынок Таиланду, Норвегии, Шотландии, Исландии и так далее, нужно продвигать продукцию, приучать к ней. Мне кажется, что у нас неплохо получается, причем не тратя ни копейки бюджетных денег.

Поддержание спроса работает в первую очередь на отечественного производителя или вам могут быть благодарны и зарубежные поставщики рыбной продукции?

— Сегодня мы ввозим из-за рубежа порядка 700—850 тыс. тонн. И многое из того, что ввозится, в состоянии производить самостоятельно. Но иногда с точки зрения логистики и цены выгоднее везти рыбу из-за границы (например, норвежскую селедку), чем тащить ее с Дальнего Востока. Подчеркну: это выгоднее для бизнеса. Три дня — и груз на месте, вместо двух недель пути только поездом. Также существуют отдельные виды продукции (например, некоторые виды ракообразных — лобстеры или лангусты), которых в России нет. А, например, ту же украинскую кильку в томате или прибалтийские шпроты мы в состоянии производить сами. У нас есть для этого необходимые мощности, есть биологическая база.

Вы сказали «проще с точки зрения бизнеса». А вас как чиновника, отвечающего за отрасль, устраивает подобное положение дел?

— Конечно. По всем расчетам, нынешнее соотношение внутренней продукции и импорта (78,5 против 21,5%) абсолютно достаточная безопасность. Кроме того, наше рыболовство — очень рыночная отрасль. В отличие от того же сельского хозяйства у нас практически отсутствует государственная поддержка. Осталось всего одно государственное предприятие — «Архангельский траловый флот», и тот продается. Как чиновнику мне бы хотелось, чтобы активнее шел процесс консолидации отрасли. Сравните: на весь СССР было 63 добывающих объединения, а сегодня в России 1700 компаний имеют право на вылов водных ресурсов. Конечно, это чересчур. С одной стороны, надо дать место малому и среднему бизнесу. С другой стороны, это очень затратная отрасль. Достаточно вспомнить, что корабли стоят дорого, а, как говорят сами рыбаки, «с одним кораблем на рыбалку не ходят». Например, новый пароход, «суперпроцессор», стоит сегодня (и это реальная, справедливая цена) 80 млн евро. При этом он, конечно, заменяет шесть-семь морально и технически устаревших пароходов. Рыболовецкие базы, которые строили в Николаеве, морозят в сутки 60—70 тонн рыбы. Корабли нового поколения в перспективе смогут обработать до 500 тонн. При этом не нужен большой экипаж, в два раза меньше затраты энергоресурсов (из расчета на килограмм вылова)…

Насколько велика сейчас доля аквакультуры в общем объем рыболовной продукции? Какие меры необходимы для активного развития данного рынка?

— В настоящее время в России доля аквакультуры невелика — 120 тыс. тонн (порядка 3% по сравнению с объемом выловов). Одним из приоритетных направлений работы Росрыболовства сегодня является принятие Федерального закона «Об аквакультуре». Мы этот законопроект разработали, он уже прошел первое чтение в Госдуме. Кроме того, подготовлен проект Комплексной программы развития аквакультуры до 2020 года, на базе которой будут разработаны методические рекомендации по механизмам реализации региональных программ развития рыбоводства (аквакультуры). Нужно сформировать систему управления и мониторинга эффективности деятельности хозяйств аквакультуры в регионах. Через девять лет планируется довести ее объемы со 120 тыс. тонн до 410 тыс. тонн.

Нерезиновый минтай

Как вы оцениваете состояние рыболовецкого флота страны, который включает в себя как раз устаревшие суда, которых к тому же не всегда хватает?

— Не совсем так. На валютоемких объектах (треска, пикша, минтай, краб) у нас даже переизбыток флотилии. А на так называемых малоценных объектах (мойва, сайка) действительно ощущается недостаток флота. Получается, что мы что-то вообще не ловим или ловим в очень малых объемах, а где-то флот простаивает. Конечно, даже там, где суда используются активно, остро стоит проблема их даже не морального, а технического устаревания. Определенные подвижки есть, суда начали строиться. Но строят их в Хорватии, Сингапуре, сейчас идут переговоры с Польшей. По моему глубокому убеждению, наша «Объединенная судостроительная корпорация» сегодня не готова строить суда. Ведь рыболовецкий корабль — сложное техническое сооружение. В 60—100 метров надо «впихнуть» кубрики для экипажа, промысловое оборудование для лова, рыбоперерабатывающую фабрику и холодильник. В СССР крупнотоннажный флот строился на единственном заводе — в Николаеве. В основном же заказы размещались в Польше, ГДР, Финляндии, Норвегии и Испании. Поэтому сегодня нужно не заманивать рыбаков на устаревшие заводы, а строить новые верфи. Когда одновременно строят эсминцы, корветы, атомные подвод ные лодки и рыбопромысловый флот, не будет экономики.

Широко распространено мнение, что Росрыболовство может поддержать отечественное судостроение при помощи системы квотирования, выделяя квоты тем компаниям, которые занимаются промыслом на российских судах…

— Действительно, сегодня нам предлагают выделять квоты «под киль». То есть вы приходите и заявляете, что хотите построить новый корабль. Срок окупаемости судна — семь-девять лет, квоты выделяются на десять лет. Скажите, а у кого мы должны отобрать эти квоты? Ведь это прямой передел рынка. Например, вы требуете под строительство пяти пароходов квоту на 100 тыс. тонн минтая. Хорошо, допустим, выделили. Приходит другая компания с той же просьбой, третья… Но минтай же не резиновый — его всего миллион тонн. То есть одиннадцатому пришедшему уже просто ничего не останется, и чиновник сам будет решать, кто достоин, а кто нет? А это уже коррупция. Другая сторона вопроса — все, кто выходит с подобным предложением, интересуются квотами исключительно на валютоемкие объекты. Никто не хочет получить квоты, скажем, на гигантского кальмара. Более того, у нас сейчас квотируется не так уж много видов биоресурсов — мы вывели из этой системы порядка 400 из 600 объектов. Хотите ловить? Приходите в территориальное управление, показываете, что у вас есть пароход, пишете заявку, вам выписывают разрешение… и вперед. Кстати сказать, с этой проблемой столкнулись наши американские коллеги. Есть такое исследование Мирового банка — «Утопленные миллиарды». Америка вынуждена выделять деньги из бюджета на выкуп избыточного флота, построенного как раз по такой схеме.

Но допустим, идея заработала. Вы приходите на нашу верфь, и вы обречены. Ведь если не построить корабль, не взять и квоты. В этой схеме судостроители оказываются в самом выгодном положении. Им не надо снижать издержки, сокращать сроки строительства, быть в рынке и так далее. Вы будете терпеливо ждать, платить любые деньги. Почему испанцы могут сделать корабль за 18 месяцев, а у нас на это уходит пять лет? Почему построить рыбопромысловый пароход в Польше стоит дешевле, чем у нас? Поляки дают цену на «суперпроцессор» в 82 млн евро, а у нас он стоит 93 млн евро. Мы не конкурентоспособны. А предложение по квотам фактически означает, что мы пытаемся решить проблемы одной отрасли за счет другой.

Но и нынешний порядок квотирования далек от идеала. Не секрет, что зачастую квоты получают так называемые «рыбаки на диване», которые сами нечего ни ловят, а извлекают прибыль, просто перепродавая квоты.

— Есть такие рыбаки, это правда. Но лежит эта проблема в иной плоскости и решается не за счет системы квотирования, а другими способами. В законе сказано, что если компания два года подряд ловит менее 50% от объема выделенных квот, то государство их изымает и выставляет на аукцион. Мы предлагаем внести небольшую поправку. Даже не в закон, а в методику учета, используемую Росстатом, чтобы в зачет шла только рыба, пойманная на своих собственных судах или на судах, оформленных в финансовый лизинг (где идет официальный выкуп судна). Сейчас эти поправки находятся в процессе согласования и обсуждения, и многие рыбаки нас поддерживают. Правда, в некоторых крупных холдингах флот зарегистрирован на одну компанию, а квотами обладает другая. Разумеется, эти бизнесмены просят о переходном периоде действия предлагаемых поправок, и я думаю, что срок в один год всех устроит.

Есть и другие предложения, как сделать систему квотирования более эффективной. Мы убрали многие административные и законодательные барьеры, но с тех пор прошло уже четыре года, и эффект от принятия этих мер (рост рынка) постепенно сходит на нет. Требуются дополнительные управленческие решения — в частности, ввести оборот долей, чтобы компании получили возможность обмениваться квотами. Условно говоря, у вас есть квота на вылов 500 тонн трески и 100 тонн окуня, которые ловятся в разных местах. Допустим, вам невыгодно идти за тысячу миль за окунем, и вы меняете свою квоту по этому виду, скажем, на 50 тонн трески. Сегодня подобный механизм запрещен. Кроме того, нам кажется необходимым ввести залог долей квот для обеспечения по банковским кредитам.

Друзья поневоле

Насколько остро в настоящий момент стоит проблема рыболовства под иностранными флагами? Ранее чуть ли не весь отечественный флот использовал подобную практику.

— В 2009 году мы ввели запрет на работу в нашей экономической зоне и на шельфе судов под иностранными флагами. Подобные корабли могут работать только при наличии межправительственных соглашений. Сегодня такие документы подписаны, в частности, с Норвегией, Северной Кореей, Японией. Это своего рода обменные операции — наши суда также могут работать в экономзоне этих стран. Помимо этого в законе о стратегических отраслях промышленности прямо указано, что иностранцам запрещено приобретать отечественные рыболовецкие компании без разрешения правительства страны. Поэтому практики легального рыболовства под иностранными флагами сегодня нет. Есть другой момент — работа судов под флагами третьих стран (так называемые удобные флаги, например, Камбоджа). Чистое браконьерство. Никаких разрешений у таких судов нет и быть не может. Я крови не жажду, но считаю, что пароходы, которые были замечены в браконьерской деятельности, надо публично резать, как говорят рыбаки, «на иголки». Что происходит сегодня? Пограничники ловят пароход, выписывают штраф. Корабль какое-то время стоит, а потом возвращается владельцу — офшорной компании, которая за три тысячи долларов меняет документы, и он опять выходит на преступный промысел.

Но мы при поддержке Министерства иностранных дел уже договорились о том, что «удобные флаги» не будут выдаваться. Мы хотим решить эту проблему не силовыми, а сертификационными методами. Уже достигнута договоренность со Сьерра-Леоне, с Южной и Северной Кореей, работаем с Камбоджой, Молдавией. Каждый корабль, который везет краба (по нему подписаны соответствующие соглашения), получает сертификат о том, что его вылов — легальный. И точно такой же сертификат по дипломатическим каналам отправляется в порт назначения корабля. Потом документы просто сверяются и все. Подобная система отлично зарекомендовала себя в Европе. Корабль, уличенный в браконьерстве, не сможет разгрузиться ни в одном европейском порту. Необходимо распространить этот опыт на наш Дальний Восток. Сегодня мы оцениваем уровень браконьерства в ежегодные 800 млн долларов только по крабу. Я полагаю, что с введением сертификатов эта полноводная река превратится в маленький пересыхающий ручеек.

Легко ли договариваться с коллегами из других государств? Можно ли устранить причину недоразумений с Норвегией?

— Для начала подчеркну, наше сотрудничество находится на невероятно высоком уровне, не имеющем аналогов в мировой практике. Мы вместе определяем национальные квоты наших стран, бок о бок ловим рыбу, проводим совместные исследования. Даже в 70-е годы, когда у нас не было вообще никаких отношений с Норвегией (мы — СССР, они — страна НАТО) общение по линии рыболовства не прекращалось ни на один день. Но норвежцы постоянно пытаются предъявить свои права на так называемую рыбоохранную зону Шпицбергена, которую они утвердили королевским указом в 1977 году. Позиция России состоит в следующем: из Парижского договора 1920 года (определившего особый статус архипелага Шпицберген и его территориальных вод. — Прим. «Однако») не следует, что Норвегия имеет право на эту рыбопромысловую зону. Четыре года норвежцы заявляли, что мы «перелавливаем» рыбу, — нам удалось доказать обратное. Теперь активно муссируется тема выбросов рыбы, несмотря на то что достигнута договоренность об отходах производства — их можно выбрасывать в море, хищник все съест.

Норвежцы постоянно придумывают собственные правила и пытаются подлавливать наших рыбаков на их неисполнении. То у нас другой (меньший) минимальный промысловый размер рыбы, то у сети трала не та ячея… Мы последовательно снимаем эти вопросы, но возникают новые. Сейчас мы работаем над единым регламентом проверок судов. Настаиваем на том, что досмотры не могут продолжаться бесконечно. Были случаи, когда наши суда проверялись по 58 часов подряд — за это время корабль можно по винтику разобрать.

То же и по выбросам, которые мы, кстати, согласовали. Приходит норвежская береговая охрана к нашему рыбному цеху и терпеливо ждет, пока какая-нибудь одна рыба, которая едет по транспортеру, не свалится на палубу. Как только это происходит — тут же претензии: дескать, вы собирались эту рыбу выбрасывать. Дальше протокол, транспортировка судна в порт и прочие радости. Поэтому мы хотим согласовать методику совместных проверок. В частности, чтобы исключить дискриминационный подход, когда за одно и то же нарушение с норвежских рыбаков берут штраф в 10 тыс. крон (условно), а с наших — 20 млн крон. Норвежцы очень не хотят идти на совместные проверки, а мы настаиваем на том, что задержание наших судов в зоне, которую мы не признаем, недопустимо.

Норвежцы арестовывают наши суда, мы, в свою очередь, пугаем их возможностью запрета импорта…

— Речь не идет о запрете импорта. Мы говорим о возможности введения системы национальной сертификации. Это мера напрашивается не только в связи с Норвегией — нам надо защищаться от некачественной китайской, вьетнамской продукции, которая вообще не соответствует никаким стандартам. Но соглашусь, что, введя подобную систему, можно будет убедиться, что и некоторые норвежские фабрики не соответствуют требованиям. Ведь норвежцы массово выращивают рыбу. Поэтому мы должны четко контролировать, чем они ее кормят, как красят, откуда эти цвета, не встречающиеся в природе, — ярко-алый, темно-рубиновый и так далее. Кроме того, искусственно выращенная рыба болеет, причем несвойственными дикой рыбе болезнями. Я был в Испании, слышал выступление тамошнего главного санитарного врача, который прямо заявил, что норвежскую семгу можно употреблять не чаще двух раз в месяц. Мы защищаем собственный рынок, нашего потребителя от некачественной продукции.